Некий текст
Тишина огромного зала завораживала и заставляла задержать дыхание. В креслах, обитых тёплым бардовым бархатом, сидела многосотенная публика от пяти до бог знает скольки лет. Казалось бы, о какой тишине может идти речь?
На сцену бесшумно вышел дирижёр. Ему сейчас не аплодировали, и такое отношение к искусству ничуть не покоробило важного мужчину в чёрном фраке. Дирижёр каменным изваянием застыл посреди сцены лицом к величественно недвижимому оркестру.
Таинственность действа впечатляла не на шутку. Лампы в зале были выключены, и только сцена будто слабо мерцала в лунном сиянии. Эффект оказался настолько сильным, что молодая журналистка - Надин Штайнберг - перестала постоянно делать заметки о бездарности всего оркестра и каждого музыканта конкретно. В особенности её беспокоила бездарность дирижёра. Не этого, а предыдущего: толстенького парнишки лет двадцати трёх, вообразившего, что его пальцы невероятно подвижны и гибки (два раза уронил палочку на смех всем курам... то есть, богато одетым женщинам высшего света).
Надин, забыв изменить выражение лица, которое с начала отчётного концерта Парижской консерватории было неодобрительно-скептичным, смотрела на сцену и ждала продолжения мини-спектакля. Девушка чувствовала, как стучит её сердце: слегка учащённо, будто ждёт, что сейчас из дирижёра с громким рыком выскочит какой-нибудь монстр. Ну или жираф на худой конец. Однако вместо ужаса слабой волной прошёл по залу восторженный вздох, когда справа из-за занавеса вышла она. Девушка-пианист (программка обещала концерт для фортепиано с оркестром) плыла по сцене, совсем даже не шелестя юбками пышного чёрного платья. В таком вряд ли удобно было играть, но эффект же! Мисс Штайнберг скользила взглядом вслед за исполнительницей, а вместе с ней оркестр едва слышно готовил инструменты к игре. Девушка в чёрном платье смотрела прямо перед собой, будто ведомая какими-то сверхъестественными силами. Она медленно опустилась на стул перед огромным чёрным роялем и почти ласково погладила клавиши.
Надин внутренне всё ждала, когда же до невозможного пафосная, величественная обстановка исчезнет, сломанная игрой этой загадочной выпускницы консерватории. Разве до этого выпускники показывали хоть какой-то талант? Хоть толику оригинальности? Нет. И чем эта должна отличиться от них, обучавшаяся у тех же профессоров? Мисс Штайнберг разочаровали собственные мысли, и она вернулась к блокноту. Там уже было написано: "Дария де Наварро, концерт Сергея Рахманинова №2 для фортепиано с оркестром, часть первая. Предположения: великолепная техника и ноль эмоций. Реальность: ... ".
Журналистка занесла перо над листом и в ожидании первых звуков застыла. Зал тоже вернулся в состояние неестественной бархатной тишины. Силуэт Дарии мягко осветился откуда-то сверху. Пожалуй, световики постарались на славу. Видно, нечем больше было скрашивать этот цирк деревянных статуй с быстрыми пальчиками. Наконец-то прозвучали первые аккорды. Тихие, будто издалека, мерные, осязаемо тяжёлые, становившиеся всё более внушительными. Будто плыл ты в своей хлипкой лодке среди бескрайнего океанического простора, а на горизонте вдруг появились чёрные тучи. И налетели на тебя с невообразимой скоростью, захватили, закачали в поднявшихся волнах. Надин открытую воду не любила, и ей даже стало нехорошо, как бывает на корабле в самом начале плавания. Молодая журналистка тряхнула головой, пытаясь избавиться от накативших впечатлений. Как оказалось, сама она не смогла бы, но рядом очень вовремя всхрапнул какой-то очевидно безразличный юноша. Надин, выгнув бровь, окинула его взглядом (и как раньше не заметила?) и, щурясь в темноте, поспешно дописала: "Реальность: несмотря на великолепное исполнение кто-то всё же умудрился предпочесть творцу загадочной атмосферы куда более ласковые, а главное - понятные объятия Морфея".
А концерт этот шикарен... его при желании можно услышать тут